Проклятое наследство - Страница 15

* * *

Следующее звено в цепи странных явлений предстало в особе Лелика.

Лелик — один из тех несуразных вечных недорослей, которые так никогда и не становятся взрослыми. Основным жизненным предназначением этого недотепы с невинными голубыми глазками сиротки Марыси было портить жизнь своим близким. Опорой же в земной юдоли он неизвестно почему избрал меня.

Сто раз проклинала я себя за то, что однажды, не иначе как в приступе полного умственного затмения, свела его с одним знакомым, которому срочно требовалась некоторая сумма денег на короткий срок. Не отдавая себе отчета в том, к каким последствиям это приведет, я пригласила их обоих к себе познакомиться и совершить сделку, поскольку у Лелика деньги были.

Пришли, познакомились, совершили. Речь шла о жалкой сумме в десять тысяч злотых. У Лелика они действительно были, но, как оказалось, лежали на пятипроцентном вкладе в сберкассе; знакомый высчитал, сколько Лелик потеряет за месяц, если снимет десять тысяч, получилось около пятидесяти злотых. Он обязался через месяц вернуть Лелику десять тысяч и еще пятьдесят злотых, и все было бы хорошо, но через пять дней Лелик вдруг решил, что эти деньги ему срочно нужны — то ли заплатить за комнату, которую он может снять на длительный срок у выезжающих за границу, то ли за машину, я так и не поняла из его хаотичных стенаний, в общем, без десяти тысяч — ему просто зарез! Десяти тысяч у меня не было, я чувствовала себя виноватой и перед Леликом, и перед знакомым, сколько нервов мне все это стоило — представить невозможно, а в результате оба имели ко мне претензии. Дело закончилось всеобщим недовольством, знакомый чуть не спятил, собирая по своим знакомым для Лелика десять тысяч, а Лелик ныл и канючил, что понес колоссальные убытки, пятьдесят злотых были спорными, а ему пришлось срочно продать немного долларов (хотя уж тут мы со знакомым были ни при чем) по исключительно низкой цене, а если бы не спешил, то получил бы за них на двести пятьдесят злотых больше, а может, даже и триста злотых, другими словами, судьба нанесла ему чрезвычайно болезненный удар, и вот так всю жизнь.

После этого я поклялась больше никогда, ни за какие сокровища в мире не иметь с ним дела.

Вот почему, когда позвонил Лелик и загробным голосом известил, что судьба нанесла ему очередной удар, моя реакция была весьма сдержанной.

— Нет, нет, я не могу по телефону, — конспиративным шепотом надрывался несчастный. — Ведь речь идет как раз о тех, ну помнишь, которые мне пришлось продавать по дешевке.

Я поняла, что он говорит о своих долларах, и опрометчиво предложила прийти ко мне и рассказать толком, раз по телефону почему-то нельзя.

Лелик заявился в тот же день, оторвав меня от каторжной работы в области атомной физики. Был он жутко взволнован, обрамляющая его лицо блонд-бородка предводителя викингов беспокойно металась во все стороны.

— Меня обокрали! — известил он. — Кража со взломом! То есть взлома не было, одна кража. Проникли в квартиру и украли. Наверное, воры, ты как думаешь?

— Нет, марсиане! Что украли-то?

— Все! А какие марсиане?

Вот и попробуй с ним разговаривать нормально!

— Все равно какие. Скажи толком, что у тебя украли? Неужели все? И осталось лишь то, что на тебе?

— На мне этого не было! То есть я не то хотел сказать, а то, что я не носил при себе, оно нормально лежало дома, откуда мне было знать, что они дверь взломают, хотя они и не взломали, а просто отперли, ключом наверное? То есть не ключом, я думаю — отмычкой, а ты что думаешь?

Что я думаю, я ему не сказала, все-таки как-никак я получила неплохое воспитание, и вместо этого вежливо переспросила:

— Что же такое у тебя украли? Что ты держал дома?

Во взгляде Лелика выразилось безграничное страдание из-за моей непонятливости.

— Как что?! Всю мою валюту! Мою и моего коллеги, ну ты знаешь, он пересылал их жене, чтобы купила запчасти к машине, а я никак не мог ей отдать, ведь она еще не вернулась из Советского Союза, то есть раз вернулась, но меня тогда не было, и она опять уехала. Она там в длительной служебной командировке, а он не велел теще отдавать, только жене, вот я и ждал ее. И держал их дома. Ну а теперь кража со взломом, то есть взлома не было, только кража, жена с тещей на ножах, а они хотели машину починить и продать, может, стоит купить, ты как думаешь? Ведь эта машина...

— Стоп! — прервала я, потому что о коллеге, машине, жене и теще на ножах слышала уже тысячу раз. — Если я тебя правильно поняла, у тебя украли всю твою валюту? Твою и чужую? Сколько всего?

— Я заработал две тысячи четыреста долларов, но перед возвращением из-за границы потратил триста, нет, погоди, двести пятьдесят, нет, все-таки триста, а потом еще сто пятьдесят...

— Так сколько же ты привез?

— Потом магнитофон купил, там дешевле, так что еще сто восемьдесят, хотя были и более дешевые...

— Ну хорошо, купил магнитофон, сколько у тебя осталось, я спрашиваю?

— Но ведь мне еще пришлось вот теперь продать, я же тебе говорил, колоссальные убытки...

— Сколько осталось, я спрашиваю?! — заорала я диким голосом.

Лелик вздрогнул от неожиданности:

— Ты что? Ах да. Тысяча девятьсот.

— А коллега тебе сколько дал? — быстро спросила я, лишая его возможности вновь приняться за свои бесконечные подсчеты и по новой объяснять, почему у него уже нет двух тысяч четырехсот долларов.

— Тысячу пятьсот.

— Значит, всего три тысячи четыреста. Неплохо. А что еще украли?

— Больше ничего. Мамочка держала в шкафу две с половиной тысячи злотых, так их не тронули. Лежат.